Приехали мы в Питер, пошли по первому адресу. Где-то, кажется, на Лиговке. Звоним. Открывает дверь старушка. Интеллигентная такая, с бородавкой на носу. Похожа на старуху-процентщицу. Дверь – на цепочке. Колбасин говорит:
- Здравствуйте. Можно Василия Васильевича Кащеева?
Бородавка, глядя поверх цепочки, отвечает:
- Здравствуйте. Кащеев скончался.
- Умер? – спрашиваем.
- Скончался.
Ладно. Скончался так скончался. Это в Москве уимрают. В Питере – кончаются. Идем по второму адресу. Вроде, на Невском. Звоним. Открывает девочка с бантиками. Интеллигентная такая девочка. Щеки все в диатезе.
- Здравствуй, девочка, - говорю я.
- Здравствуйте, господа.
Надо же – «господа»…
- А здесь живет… ммм… Ахмед Абрамович Жмайло?
- Они уехали-с
- Кто – «они»?
- Ахмед Абрамович с супругой-с. И с двумя чадами.
- Куда-с?..
- В эСШа.
- В СэШэА?
- Нет. В эСШаА. Нет в русском языке таких букв «сэ» и «шэ».
- Гм… А надолго?
- Навсегда-с.
Ладно, уехали-с так уехали-с. Вот сикильдявка грамотная!.. Розенталь диатезный!.. Идем по третьему адресу. На Ваське. Звоним. Открывает мужик в майке с бретельками. Теплый. В очках. Очки – битые. Но вид – культурный.
- Можно Петра Иваныча?
- Петр Иванович в запое.
- И надолго он… в нем?
- Сие неведомо.
Добавлено спустя 1 минуту 3 секунды:
Здесь тебя никто никогда не назовет «чмо мордозадое», как недавно обозвали меня в московском метро, на станции Чертановская. Здесь даже солнце как-то по-особенному деликатно проступает сквозь тучи. И даже мои любимые бездомные дворняжки зевают с каким-то тайно-неизъяснимым политесом. Я лично видел, как одна питерская дворняжка, зевая, прикрывала пасть лапой. Я не вру.