я никого не знаю кто уехал и вернулся

Автор этого материала Ольга Каминка хорошо знает, легко ли быть эмигрантом: она прожила в Дании с 1992 по 1996 год, потом вернулась в Москву и изложила свой опыт выживания в панк-романе «Мои 90-е». Судьбы у эмигрантов 90-х сложились по-разному, но опыт переезда в другую страну чем-то похож.
По просьбе COLTA.RU Ольга Каминка записала 7 историй эмигрантов, принадлежащих к разным поколениям, о том, как они оказались за границей в 1990-х, с какими трудностями столкнулись, об ошибках, которые совершили, и о том, почему вернулись в Россию или уже не вернутся никогда.

Максим Любавин, 26 лет. Жил в Мексике с 1993 по 1997 год

Анна, 34 года. Живет в Лондоне с 1990 года

Сергей, 35 лет. Жил в Чехии с 1980 по 1983 год, с 1987 по 1991 год, с 1997 по 2000 год, вернулся в Москву. В 2015 году уехал в Австралию

Гоша Острецов, 48 лет. Жил во Франции с 1989 по 1999 год

Сестры Ольга и Елена Бекрицкие, 45 лет. Живут в Германии с 1997 года

Елена Рудберг, 57 лет. Жила в США с 1995 по 2000 год

Владимир, 63 года. Живет в Израиле с 1993 года

Полгода до переезда я его учил самостоятельно, зная, что такая история со мной приключится, а в Праге ходил на курсы. Освоил я его очень быстро и стал говорить практически без акцента. В этом плане все было хорошо. А вот психологически было очень сложно. Очень сложно быть русским в Европе, а еще и русским в Чехии. Потому что русофобия — это не политиканство, а реальный факт, с которым русским приходится сталкиваться везде и всегда. И даже когда мне было 17 лет, мне постоянно тыкали какими-то страшными преступлениями 1968 года. Я им пытался объяснить, что я — 1980 года рождения и что никак не ответственен за давно минувшие дни. Это была основная причина, почему я в конечном итоге вернулся. Адаптироваться в Чехии можно, но ассимилироваться невозможно никогда. По крайней мере, русскому человеку. В общей сложности я пробыл там около 10 лет, а последний раз — года два с половиной.


По возвращении в Россию мне долгое время было некомфортно. Когда вырастаешь в европейском городе, видишь, как себя ведут люди. Как машины на дорогах ездят и не подрезают друг друга, а если ты натолкнешься на человека в толпе, нужно сказать не «твою мать!», а «извините». Это все накладывает отпечаток. По факту у меня было две адаптации: там, когда меня привезли в Чехию, и потом — когда я вернулся. И неизвестно еще, какая была сложнее. Я приехал на поезде из Праги в Москву, где все было такое серое… Первое впечатление от метро — все люди очень угрюмые, тусклый свет от лампочек и старые вагоны с круглыми такими лампочками… Они навевали тоску. Наверное, где-то год я привыкал. А потом — старые друзья, новые друзья… И как-то мне стало значительно проще. Ну и страна стала меняться к лучшему. В России я поступил в другой вуз, получил неплохую специальность и даже думаю, что зря провел эти 2,5 года в Чехии. В России замечательная техническая школа, я мог бы получить здесь хорошее техническое образование.
Ощущений, что «не смог», «не справился», у меня не было, я просто понял, что Чехия — это очень маленькая страна с очень большим количеством разных психотравм, нанесенных этой стране как Россией, так и другими странами. И они живут этим прошлым. Делать там нечего.

Франция меня разочаровала. Мне очень хотелось увидеть какую-то новую технологию, новую жизнь, а там наоборот — все такое а-ля XIX век. Плюс я потерял свой интеллектуальный круг общения и духовный. Я целый год ловил себя на том, что перестал думать, просто мыслей не было. Я провел какое-то время в мастерской на Монмартре, у отца. Он тоже художник, скульптор, работает с драгоценными металлами. Но адаптироваться я смог только после того, как мы с женой развелись и мне пришлось входить в языковую среду.
А вернулся я по очень простой причине. Когда адаптируешься и понимаешь уже нюансы языка, то становится ясно, что дальше в интеллектуальную среду тебя никогда уже не пустят. Потому что нужно не только жить с ними, а внедриться в их культуру, представлять национальные павильоны, представлять факты той культуры, в которой живешь. Через 10 лет, когда я там уже вошел в такие крупные галереи, как Galerie Rabouan Moussion, я понял, что никогда не стану французским художником. А быть русским художником во Франции, находиться в другом национальном сознании в стране, в которой живешь, совершенно бессмысленно.

Вернуться мне мешал миллион разных вещей. Просто попадаешь сразу в такую эмигрантскую ситуацию, немного болезненную: выезжаешь как будто со своим временем и в нем как бы остаешься, консервируешься. Это проблема всех эмигрантов. И тебе трудно войти в фазу обратно. А в России такая была динамичная ситуация.




Так получилось, что у меня была большая фотографическая выставка, которую я готовил в Париже для Москвы. И я приехал на фотобиеннале с целью уже остаться. Здесь меня ждали все проблемы сразу. На метро даже не было денег, не то что уж поесть; и спать негде было, и жить негде было. Сложно было адаптироваться и в художественной среде. Меня воспринимали как неудачника, у которого тут не получилось, там не получилось. Я приходил к кураторам, а они говорили: «Ты не в контексте»… Меня три года вообще никуда не звали и не брали. Рынок за эти годы сформировался без меня, без моего участия. Только новые галереи, которые сейчас появляются и в чьей жизни я принимаю участие, воспринимают меня адекватно, и у них есть клиенты для меня. Но никаких сожалений уже нет. Я могу жить полноценной жизнью и участвовать в формировании собственной культуры, а там я это никогда бы не смог сделать.
Сейчас я работаю со всем миром, езжу постоянно, много всего происходит. Встречаю людей там: они приезжают и уезжают. Они не считают даже себя эмигрантами. Но все равно они — эмигранты! Это начало болезни — человек постоянно живет за границей, но не считает себя эмигрантом. Сейчас бегут из России с хорошей финансовой подушкой, в комфортную ситуацию. Редко кто сегодня уезжает бедствовать. Но они все равно не впишутся ни в какую интеллектуальную элиту, потому что нужно раскрывать все культурные коды. Невозможно это сделать.

Адаптация идет первые семь-восемь месяцев. Первые месяцы тебе не нравится ничего, все раздражает. Еду покупаешь — не знаешь толком, что это, пробуешь, выбрасываешь и т.д. Познание идет с легким негативом. Любопытство быстро выветривается, и начинаются будни. Ты все время в стрессе. А через восемь месяцев ты выходишь на улицу — и все хорошо! Проходя мимо этих вот писающих мальчиков гипсовых, которые стоят там в каждом backyard'е, ты перестаешь плеваться, и тебе это нравится: ведь это так мило!
У меня образование — тренер по плаванию, а у мужа — тренер по лыжным гонкам. Поэтому мы сразу спокойно начали заниматься кооператорством. Муж сначала работал в real estate агентстве. Он работал в центре Манхэттена, и это ему дало знание города и связи. Так что интеграция прошла для него очень удачно. А потом квартиру, которую мы сдавали, пришлось продать. И у нас появились деньги. Мой муж купил в центре Манхэттена в музыкальном билдинге музыкальную студию. Его бизнес предоставлял всякие усилители, какие-то штуки-дрюки, гитары, музыкальные инструменты. В Америке запрещено репетировать в жилых домах, поэтому существует такой билдинг, где есть репетиционные комнаты. Туда приходили и музыканты, и школьные товарищи, которые просто оттягивались. Была студия звукозаписи. Многие музыканты тогда оказывались в Нью-Йорке, в том числе и Богдан Титомир, например. Муж не просто записывал Богдана, он писал ему песни, тексты. Потом приезжала Лайма, с ней записали CD. Была очень интересная творческая работа у мужа. И, конечно, муж не жалел ни о чем. Мы продержались там шесть лет.
Когда семьи приезжают в эмиграцию, один из лозунгов всегда: мы едем ради детей! С другой стороны, те же мамы с папами, которые туда приезжают, начинают работать как подорванные, и дети становятся совершенно брошенными. Дети начинают говорить на суржике. А я всегда хотела, чтобы мой ребенок говорил хорошо по-русски и читал по-русски. Но постепенно истощаются культурные коды: ни чтения, ни общения… Плюс школа мне американская не очень нравилась. Вот все это в комплексе дало толчок к отъезду.
Сейчас мы снова в Москве и ни пожалели о своем решении ни дня! Мы поняли, что мы — первое поколение эмигрантов — должны были полностью лечь под своего сына, под второе поколение. Дать ему образование. И начиная с третьего поколения уже эмигранты начинают жить условно хорошо, т.е. внуки. Оказалось, что я не могу так себя опустить.

Мне было 40, я получил два высших образования и работал на хорошей работе. И мне стало не то чтобы скучно, но захотелось приключений, что ли… Это — первое, но не главное. А главное — то, что у меня было два сына и я боялся, что и одного, и второго заберут в армию. Очень неспокойно было и в 91-м, и в 93-м… Мне не хотелось, чтобы они оставались там. Единственной возможностью уехать был Израиль.
Здесь нужно за все платить. Не то чтобы большие деньги, но они нужны. Если бы у нас были деньги, я бы реализовал себя. Вот, например, моя профессия — юрист. Жена — музыкант по образованию и работала 18 лет завучем в музыкальной школе. Мы решили так: она идет работать, я иду учиться. Кем она работала? Уборщицей она работала! Я окончил курсы с большим трудом: нашел себе работу охранника, работал и учился. После курсов меня допустили к сдаче экзаменов по юридическим дисциплинам. Мне нужно было сдать девять. Я сдал шесть и дальше перестал. Положение материальное было настолько плохое, что мне надо было идти работать. Не то чтобы что-то получить специальное, а просто на кусок хлеба чтобы хватало, за квартиру платить. Мы приехали в капитализм, о котором ничего не знали.
Первые три года, даже первые пять лет — это, конечно, мысли: вернуться, убежать и забыть как о кошмаре. Но возвращается отсюда немного людей. Просто их не пускают долги, которые они набирают. Здесь такая система: если ты не берешь деньги в банке, ссуды, то ты просто не выживешь. А чтобы уехать в Россию, надо рассчитаться с долгами. Если копить деньги, чтобы рассчитаться, то с чем тогда ехать в Россию? Многие остаются — привыкают, кому-то везет, у кого-то есть родственники, очень большую роль играет протекция. Потихоньку становишься гражданином страны, в которой живешь. Меня здесь поражают семейные традиции, соблюдающиеся испокон веков. Моей жене нравятся израильский темперамент и буйство весенних красок после дождя.

Мы приехали на голое место. У нас никого в Израиле не было. Ну, две родственницы. Им тогда было почти 70 лет. Они такие глупости говорили! Здесь есть, конечно, организации, которые якобы подсказывают, но там, к сожалению, работают люди, которым ты все же безразличен. Положено тебе сто рублей, вот тебе — получи и до свидания. Если бы сейчас приехал в Израиль какой-то мой хороший друг и спросил: «Как мне начать жить?» — я думаю, что на 99% я бы ему все правильно подсказал. Года через три-четыре, если у него есть специальность и высшее образование, он бы уже работал по этой специальности и был бы доволен. А у нас это все растянулось на 10—12 лет.
Только 10 лет спустя я понял, что сделал правильный выбор, но неправильные ходы. Там, где нужно было сделать плюс, мы делали минус, потому что нам некому было подсказать. Первая наша покупка — два ковра на пол. Потом мы их выбросили, они оказались не нужны. Пришел араб и сказал: зимой здесь холодно, берите, чтобы по полу ходить. А ведь это большие деньги! Мы отдали тысячу или полторы шекелей за ковры, которые были вообще не нужны!
В свое время уехали отсюда оба сына. Когда уехал старший, мы были в очень серьезном положении — материальном, психологическом и даже психическом, я вам скажу… Когда он принял это решение, для нас это был шок. Мы не стали возражать, вернее, просто промолчали. Он окончил первую степень бакалавра и уехал. Здесь бы точно он не добился даже четверти того, чем он занимается в Москве. Он снимает фильмы. А когда уезжал младший… ну, мы подумали, что он прошел такую серьезную школу Израиля. Он знал, что такое работа. И что такое учеба, знал. Но все-таки сейчас он решил приехать рожать ребенка именно в Израиль, и недавно у меня здесь родилась внучка.
Говорят, мы — «колбасная» эмиграция… Да, был огромный контраст. В 90-е годы мы уехали из нищей России в сытый Израиль. Когда мы заходили в универсамы, мы просто были в шоке, сколько тут еды — и доступной еды! Когда я увидел кроссовки в свободной продаже (я спортом занимался) и костюмы «Адидас», я просто был в шоке: «Как, я могу это пойти и купить?» Но мы ехали не за этим. Мы все с высшим образованием. Если раньше приезжали из стран СНГ большей частью — Туркмении, Узбекистана, то сейчас едут из больших городов и, как правило, люди образованные, что еще хуже, потому что их здесь не ждет никто. Все места уже давно заняты теми, кто приехал чуть раньше. Те, которые приезжают сюда сейчас, шока не испытывают, здесь есть все то же, что и в России. Другое дело, что в России для них это доступно, а в Израиле это еще нужно заработать, и это ой-ой как тяжело.

жену убеждай,что иммиграция отстой,нас то нафига?

Нак$й эти партянки тут?? На ютубе дофига этих роликов про тех кому нравиться и кто вернулся обратно.

Я конечно ничего не хочу сказать, но вон человек уехал на северный Кипр и живёт не жалуется, доволен.

Занятно... Приведены цитаты возвращенцев из таких стран, где русскому реально нечего делать. Франция - засилье негров и арабов плюс очень негативное отношение самих французов к чужакам, США - опять негры да там еще и пахать надо как папакарло, Израиль - очень дорогая, жаркая, маленькая и специфичная страна евреев,

А вот психологически было очень сложно. Очень сложно быть русским в Европе, а еще и русским в Чехии. Потому что русофобия — это не политиканство, а реальный факт, с которым русским приходится сталкиваться везде и всегда. И даже когда мне было 17 лет, мне постоянно тыкали какими-то страшными преступлениями 1968 года. Я им пытался объяснить, что я — 1980 года рождения и что никак не ответственен за давно минувшие дни. Это была основная причина, почему я в конечном итоге вернулся. Адаптироваться в Чехии можно, но ассимилироваться невозможно никогда. По крайней мере, русскому человеку. В общей сложности я пробыл там около 10 лет, а последний раз — года два с половиной.

Вот сестра моя в Чехии уже третий год живет, что то про такую херню не рассказывает

Zibnow писал(а):
Я конечно ничего не хочу сказать, но вон человек уехал на северный Кипр и живёт не жалуется, доволен.

ну господи, ну откуда ты знаешь что как?

Ковбой Джо писал(а):
Zibnow писал(а):
Я конечно ничего не хочу сказать, но вон человек уехал на северный Кипр и живёт не жалуется, доволен.

ну господи, ну откуда ты знаешь что как?

Я не знаю. Но пару дней назад человек мне сообщил об этом висьма убедительно.

тв не воздаёшь по простой причине - не сможешь пи*дить бабло у хозяев.
А работать дворником не хочешь - тяжело и дёшево.

Рыба ищет где глубже

почему я должен верить ей, а не мужику из моей цитаты?

Некоторым россиянам вон враги кругом мерещатся

насколько понял

у меня ковбой джо ассоциируется с маниловым. тот тоже любил порассуждать о жизни ,планы вечно строил,а сам жил в дерьме

Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то, ни сё, ни в городе Богдан ни в селе Селифан

Ща вышел на баалкон искурить сигарку и в очередной раз услышал как фуры при освещённой дороге в ямы влетают

Я ж не колхозник

Вот я хз, ответь на 100% честно, ты готов ближайшие 5-10-15 лет жить на острове Кипре?

За спиной как бы обсуждать ничего не буду.