Владимир Солоухин
http://ruslib.com/PROZA/SOLOUHIN/bylight.txt
Наконец, у меня в руках есть еще один, можно сказать, уникальный
документ, в котором говорится не о крестьянине, а голосом самого
крестьянина. Известно, что каждый писатель получает много читательских
писем. Обычно они приходят по почте. Но вот однажды в дверь моей квартиры
позвонили, я открыл. На пороге стоял коренастый мужчина лет сорока пяти, в
облике которого по каким-то неуловимым признакам угадывался сибиряк. Он
протянул мне завернутый в газету сверток трубкой, наподобие того, как
свертывают чертежи, и коротко пояснил:
- Мой отец просил это после его смерти отдать в хорошие руки, чтобы не
пропало. Я отдаю это вам. Делайте с этим что хотите.
В свертке не оказалось ни письма с обращением, ни обратного адреса. Но
подлинность документа и всех данных, содержащихся в нем, не вызывает никаких
сомнений. Все это полностью вошло в книгу "Слово исповеди и надежды",
изданной в "Молодой гвардии" в 1990 году, а в несколько сокращенном виде
опубликовано в журнале "Сибирские огни".
Дело в том, что рукопись начинается с длинного списка, с перечня 214
домохозяев некоего села Сивкова. Ладно, если бы крестьяне были просто
перечислены, а то они перечислены на разграфленных страницах, и если считать
за графу порядковую нумерацию, то набирается одиннадцать граф. Вверху
страницы заголовок: "Об отмщении взываем".
Под заглавием поименный состав домохозяев села Сивкова с 1908 по 1945
год.
Конечно, этот список печатным способом воспроизвести можно, но он
занимает много места, мелким шрифтом девять страниц. Мы его пропускаем.
Далее идут "Пояснения к списку". Летописец села Сивкова поясняет:
1. В графе 3 показаны:
а) Знаком "М" - хозяйства, имевшие в собственном владении и пользовании
ветряные мельницы. Мельниц в селе было 22.
б) Знаком "К" - хозяйства, владевшие собственными кузницами.
Кузнецов в селе было 8 человек.
в) Знаком "СТ" показаны 2 столяра, знаком "П"- один портной.
Далее летописец рассказывает, сколько было в селе простых изб, сколько
пятистенок, сколько крытых тесом и т. д. и вдруг...
3. Графа "Погибли в восстании 1921 года" имеет такое содержание:
а) Конным отрядом курганской ЧК 23 марта 1921 года были арестованы в
своих домах в селе Сивкове, собраны в группу, вывезены из села и в 15
километрах от него, на льду степного озера Сазыкуль были раздеты до нижнего
белья и расстреляны, трупы там брошены, а вся одежда похищена; погибшие 7
человек следующие (следует перечень семи человек).
б) По приказу коменданта курсантского полка ЧОН 21 марта 1921 года были
арестованы в своих домах в селе Сивкове и зарублены саблей в прогоне
сивковского жителя Луки Мироновича Мальцева следующие пять человек...
в) Курганской ЧК были арестованы в своих домах в селе Сивкове, увезены
в село Макушино и там в ночь на 14 апреля 1921 года расстреляны на кладбище
и зарыты следующие 7 человек...
г) Арестованы отрядами ЧК в селе Сивкове и там расстреляны в марте 1921
года следующие 5 человек...
д) Убиты при участии разновременно в боях на стороне восставших в
феврале-марте 1921 года... (Перечислены четверо.) е) Захвачены в плен и
расстреляны Курганской ЧК ...
(Перечислены четверо.) 4. В графах "Погибли в 1930 году" показаны плоды
коллективизации и переустройства деревни, именно:
а) В ночь с 25 на 26 июня 1930 года в здании ОГПУ по Уралу в г.
Свердловске были расстреляны четверо из жителей села Сивкова,
принадлежавшие к большой группе в 58 человек, расстрелянных вместе с ними в
ту же ночь, там же.
История эта такова. В преддверии всеобщей коллективизации 1930 года
власти разработали ряд мер, чтобы накалить атмосферу в районах, намеченных к
коллективизации, и тем спровоцировать что-либо вроде выступления населения
против власти; этим оправдано было бы введение чрезвычайных мер в районах
коллективизации. Одной из таких мер, разработанных ОГПУ, была засылка в
районы коллективизации специальных агентов с целью выявления там лиц,
нетерпимо относящихся к мероприятиям властей по коллективизации, и ведения
между ними подстрекательской агитации.
Так, в Частоозерском районе Ишимского округа в конце осени 1929 года
появился некто Власов, бесхозный житель и уроженец дер.
Власовки Утчанской волости Ишимского уезда, болтавшийся до этого на
подворье Частоозерского райкома ВКП(б) в качестве инструктора одного из
отделов. Выдавая себя за разошедшегося с властями правдолюбца и за
болельщика мужицкой несчастной доли. Власов стал энергично мотаться по селам
и деревням Частоозерского и Долговского районов, везде выискивая недовольных
мужиков и подбивая их вступать в организацию против власти и
коллективизации. Неискушенные в мерзостях ОГПУ, доверчивые мужики не
рассмотрели в жалостливых призывах новоявленного поборника мужицкой правды
подлинной рожи провокатора. Конечно же, все они были недовольны, больше
того, озлоблены всем тем, что творили с ними власти, и, как плотва на
крючок, кинулись на приманку, которую кидал перед ними Власов. Мужики
поверили этому проходимцу и охотно стали делать все, к чему он их подбивал.
Так за зиму 1929/30 года Власов вовлек в свою "организацию" более сотни
мужиков из деревень и сел Частоозерского и Петуховского районов Ишимского
округа. Такой успех выглядел внушительным, и власти вверху (ОГПУ) сочли,
видимо, это достойным. Они даже не посоветовали Власову (для большей
реальности и убедительности) организовать какое-либо, пусть даже
незначительное, выступление "заговорщиков". ОГПУ, видимо, рассуждало: к чему
это? Сойдет и так!
Ведь все равно разбираться публично никто не будет! Все это только для
внутреннего потребления!
В самом деле, если вглядеться внимательно и без предубеждений, вся
"организация", созданная Власовым, не представляла ничего опасного. Ничего
не было в ней реального, существенного! Одна поза взамен дела! Были одни
слова, одни высказывания своих желаний! Да чтоб было как можно более скрытно
все, более таинственно. В то же время чтоб выглядело всамделишным и было
похожим на реальность, а не на игру. Власов требовал, например, от опекаемых
им мужиков не просто агитировать и склонять других на свою сторону, а
обязательно собираться где-либо группой, лучше в бане или в амбаре, лучше
ночью при лампе, чтобы выглядело все не понарошку, а вполне солидно, как и
подобает настоящему заговору; чтобы было не просто как случайная встреча или
мимолетный разговор, и чтобы на таком тайном собрании не просто
разговаривали, а чтоб один кто-либо обязательно докладывал, а другие чтобы
выступали в прениях, и чтоб велся протокол такого собрания, с повесткой
собрания и с приложением списка всех присутствующих и выступавших на этом
собрании. Протоколы эти Власов забирал потом себе. Уж это одно
обстоятельство, кажется, должно было и недалекому уму подсказать, что не все
чисто в этой игре, что скрыто тут что-то непонятное. Но неискушенный мужик
во все хотел верить и верил, он не замечал ловушки, хотя она и была почти не
замаскирована.
А операция по принудительной всеобщей коллективизации меж тем
приближалась к своему взрывному пункту. И вот в одну из ночей конца февраля
1930 года все "заговорщики" из всех деревень и сел Частоозерского и
Петуховского районов были бесшумно враз арестованы и препровождены в г.
Ишим, где их закупорили в тесных подвалах окружного ОГПУ. Началось
следствие, которое тянулось с марта до половины мая 1930 года. Состояло оно
в том, что каждого из заключенных вызывали из подвала к следователю и
добивались от него письменного подтверждения всего того, что и так ОГПУ было
известно по донесениям Власова. Некоторые из допрашиваемых первоначально не
сознавались или отказывались признать то или иное, тогда вызывался Власов и
начинал усовещевать упрямого мужика: "Ну как же ты, Петра Яковлевич, не
помнишь, ведь вот как дело-то было". И усовещенный мужик, потупив глаза,
признавался. Все это обстоятельство фиксировалось в протоколах допроса,
которые сшивались в папки, и создавалась таким путем занятная повесть о том,
как злобное мужичьекулачье в Ишимском округе замыслило свергнуть родную для
народа советскую власть, но бдительное ОГПУ своевременно раскрыло этот
коварный замысел и обезвредило врагов трудового народа. Так был задуман и
так составлялся этот сценарий. В действительности же все это было не больше
как сказка для малышей. Или материал для скудоумных творений литераторов
современности.
Под конец допросов главные обвиняемые признали и подписали все, что
подготовили им на подпись следователи ОГПУ, взамен чего получили от них
заверения: "К севу вас выпустят! Ведь не за что же держать-то вас! Ведь
ничего худого вы не сделали, вы только мечтали что-то сделать, зато
чистосердечно во всем признались и раскаялись".
В конце мая папки с протоколами допросов увезли в Свердловск, в ПП ОГПУ
по Уралу. Следом за ними всех мужиков вывели из подвалов ОГПУ в Ишиме,
посадили в тюремные вагоны, перевезли в Свердловск, ввели за решетчатые
ворота свердловского изолятора и разместили в просторных камерах этого
знатного сооружения, на втором этаже.
"О, как здесь хорошо! - ликовали мужики после подвалов Ишима. - И
просторно, и светло, и нары!" Условия в свердловском стационаре, конечно,
были несравнимы с ишимским: тут было обычное двухразовое питание, была
ежедневная прогулка, назавтра всем желающим было разрешено работать на
дворе, была почта, были газеты. Ничего этого в Ишиме не было. И мужики
воспрянули духом. Не зря, видно, их напутствовали в Ишиме, что скоро
выпустят. Хотя уже и сев прошел, сенокос на носу, а освобождения все нет.
Уже три недели, как они здесь. Уже жены поприезжали к некоторым, получив их
письма. Да что же это так тянут с освобождением? Видать, дел там наверху
много накопилось. Так уж поторопились бы. Ведь полевые-то работы не ждут.
И вот наконец к решетчатым воротам главного подъезда изолятора подошел
крытый черный автофургон и встал своей задней дверцей впритык к проходной
дверце в воротах. А по этажам и коридорам изолятора полетело: "Выходи с
вещами на освобождение!" Дважды в этот день приезжал к воротам изолятора
крытый черный автофургон, и за оба раза он увез 58 человек. Мужики ликовали,
подымаясь по ступенькам переносной лесенки из проходной дверцы в фургон и
размещаясь на лавках кузова: "Ну, наконец-то!" Наутро жены мужиков,
приехавшие из деревень, собрались к началу занятий в приемную прокурора
города за пропусками на свидание со своими мужьями. Секретарь прокурора в
окошечко объявил им, что их мужья этой ночью расстреляны.
Так закончилась мужицко-власовская игра в заговор.
А что Власов? Власова никто и нигде больше не видел.
б) "Раскрытие заговора", организованного Власовым, стало сигналом к
массовым и повсеместным репрессиям против "кулаков", то есть обыкновенных
крестьян-мужиков. В результате в селе Сивкове были арестованы 38 домохозяев
и вместе с их семьями в составе 131 человека были высланы из села неизвестно
куда, вроде бы куда-то в отдаленные и малообжитые углы севера области. Все
имущество высланных было, конечно, разграблено.
Аресты и высылка мужиков проводились по весьма упрощенному трафарету: в
дом, намеченный к ликвидации, вламывались подобранные для того
молодцы-опричники и объявляли, чтоб все находящиеся в доме собрали
необходимые им вещи и одежду и были бы готовы через час покинуть помещение.
Через час нагруженных вещами жильцов выводили из дома на улицу, где уже
стояли сани с запряженными в них лошадьми. Конвоируемых распределяли по этим
саням, и обоз начинал движение, направляясь за 60 километров к
железнодорожной станции Петухово. Там доставленных мужиков, их жен с
ребятишками, дедушек и бабушек со всем их скарбом вталкивали в товарные
вагоны стоявшего на путях состава из красных вагонов и закрывали на болты.
Затем подходил паровоз, гудел свисток, и состав с высылаемыми двигался в
неизвестность. Вот и все, что знали о высланных оставшиеся на месте.
в) Видя все это, происходившее на их глазах, оставшиеся в селе Сивкове
мужики примеряли все на самих себя и, конечно, приходили к вполне резонному
выводу, что опричники не остановятся на этом, доберутся они и до них. "Вору
дай хоть миллион, он воровать не перестанет", - слышал мужик еще от
стариков, задолго до ленинских истин. И мужик принял-таки свое решение.
Постепенно стали исчезать из своих домов и из села мужики. Сначала исчезнет
мужик сам - один, а семья остается на месте: придут вдруг за ним из
сельсовета - им ответ:
уехал куда-то. Но через какое-то время исчезала из дома и вся семья
этого мужика. А имущество - дом, скот и вся рухлядь? Да пропадай оно все
пропадом! Не погибать же из-за него! Будем живы - наживем! Что можно с собой
захватить - брали, остальное же отбрасывалось. На разграбление.
Так исчезли из села Сивкова 65 домохозяев с числом членов их семей в
207 человек, исчезли и растворились в неизвестности. Остались в селе Сивкове
только дворы "не бей лежачего", с которых взять было нечего. Таких дворов
было 108, с числом членов семей в них 310 человек.
Сивково - селение Частоозерской волости Ишимского уезда Тобольской
губернии (по старому административному делению).
Расположилось село в 50 верстах к северу от середины отрезка
железнодорожного полотна между городами Курганом и Петропавловском.
Сивково в его дореволюционном прошлом и вплоть до тридцатых годов
двадцатого столетия - старинное село крепко сбитых сибирских
крестьян-мужиков, исконных хлеборобов. Все коренное население села делилось
на 211 крестьянских дворов и состояло из 713 человек обоего пола, которые
проживали семьями в собственных жилищах, в том числе:
а) 110 человек проживали в однокомнатных 43 избах; б) 295 человек жили
в 83 двухкомнатных деревянных домах; в) 308 человек жили в 85 трехкомнатных
деревянных домах.
Пятеро из проживавших в селе не были постоянными жителями села и
собственного жилья не имели.
Основным занятием всех жителей села было землепашество.
Пахотной земли в постоянном (пожизненном) пользовании жителей села
имелось по пять десятин на каждую мужскую душу (десятина - 30 х 90 = 2700
кв. сажень). Несколько меньше и тоже в пожизненном пользовании имелось у
жителей лесных угодий и сенокосов. Площади лесов поделены были также на
мужские души и также закреплены были за каждым двором в постоянное
(пожизненное) пользование, на правах личной собственности; сенокосы же в
зависимости от ежегодного состояния трав на площадях делились между дворами
также на мужские души каждую весну заново.
Одновременно с основным занятием население занималось промыслами
побочными, так: домохозяева [74] 22 дворов владели 22 собственными ветряными
мельницами, в 8 дворах домохозяева имели собственные кузницы, в 2 дворах
были столяры, в одном домохозяин работал портным. Среди кузнецов имелись
умельцы, изготовлявшие охотничьи ружья с диаметром ствола в дореволюционный
медный пятак.
Нормально функционировала в селе, ведя заготовительные и торговые
операции, одна кооперативная лавка, круглогодично работали два общественных
маслодельных завода, работало сельскохозяйственное машинное товарищество,
били масло из конопляного семени, осенями работали в селе три скотобойни.
Были в селе и другие подспорья, как-то: зимняя охота на пушное мелкое
зверье (заяц, хорек, колонок, горностай), летняя и зимняя рыбалка (в нарезке
села - 35 не лишенных рыбы озер).
В личном пользовании жителей села имелось множество
сельскохозяйственных машин, таких, как сенокосилки, самосброски,
сноповязалки, сеялки, двухлемешные плуги, культиваторы, бункера, чистодающие
и простые молотилки. В машинном товариществе имелись и работали трактор и
молотилка.
В личном владении населения имелись многие сотни голов крупного
рогатого скота, овец, лошадей, свиней, множество домашней птицы.
Во владении и использовании населения села были богатые
степные-лесные-заливные - сенокосы, обширные пастбища для молочного скота,
овец и молодняка, достаточные вполне площади плодородной земли, раздольные
лесные угодья. В лесах не переводились многие виды ягод и грибов. Одним
словом, довольное всем окружающим и самим собою село, процветающее,
богатеющее! "Знай работай, да не трусь!" - по Некрасову.
Действительно, село цвело и хорошело. Оно вроде бы позировало и
хвасталось своею статностью, планировкой. Посреди центральной площади -
сельский храм и школа. Высоко уходил и вонзался в небеса белый шатер
колокольни, увенчанный позолоченной маковкой с крестом.
Еще шесть таких же позолоченных маковок с крестами венчали остальную
часть здания храма. В целом это было величественное архитектурное
сооружение, с формами древнего дониконианского церковного зодчества,
возвышавшееся над ансамблем добротных крестьянских домов, свободно
расположившихся по сторонам площади в центральной своей части, а по мере
удаления от центра - почти опоясавших зеркало круглого, с версту в диаметре,
поджильного озера.
И вот подошел 1930 год. Провозглашено было начало переустройства
деревни. Был брошен клич - "ликвидация кулачества, как класса, на базе
сплошной коллективизации". Потом последовало как бы отрезвляющее -
"головокружение от успехов". А еще через какое-то время новое подхлестывание
- "сделать все колхозы большевистскими, а колхозников - зажиточными".
Все эти и им подобные приторно-сладкие и хмельные призывы и заклинания,
каждодневно сыпавшиеся со всех газетных полос и настенных плакатов того
времени, видоизменявшиеся вдобавок применительно к вкусам и склонностям
окружающей среды, все это было пищей богов и для люмпен-пролетариев города,
- кинувшихся искать удачи в мутных водах сельского хозяйства и, по существу,
ни на что стоящее и дельное не способных, готовых и умеющих только рушить да
уничтожать все то, на что им укажут.
В результате такой "творческой" стыковки и единения зачинателей
перестройки, взявшихся созидать светлый рай коммунизма в деревне с
непосредственными проводниками и исполнителями заданий этой "мудрой"
политики партии, цветущее село Сивково, славившееся на всю окружавшую его
группу сибирских поселений как наружным праздничным обличьем, так и
внутренней мощью и благолепием, за непродолжительный период стало пустырем
из развалин да скособоченных лачуг, как после пожара или бомбежки. И никто
из знавших это село прежде никогда больше не сможет разглядеть в этих
развалинах какой-либо признак или подобие прежнего большого села Сивкова!
Мертвое бывшее поселение!