FilmFilmFilm писал(а):ТЕМА жара.. на работе буду почитаю всю.
Специально для филм-филмыча! (другим тоже поучительно, что бы не задавали Чапаю глупых вопросов. Думаю, Чапай под этим рассказом подпишется
)
Вот как это происходит в америкосии..
Цитата:
Посылаю тебе рассказ М Володина(минский автор),
который переселился в Америку и там имел опыт общения с проктологом,
о чем написал в своем небольшом рассказе. На мой взгляд, весьма забавно.
В прямой кишке
Как это ни смешно, но от эректоскопии я ожидал прежде всего сексуальных ощущений. Все же, когда тебе в жопу вставляют чужеродное тело, а ты человек начитанный, то и представлять начинаешь невесть что... Действительность оказалась куда богаче порнографических фантазий. Чего стоила больничная одежда, состоящая из двух игривых девчачьих халатиков! Халатики едва прикрывают бедра и надеваются один на другой. Нижний - прорезью назад, а тот, что поверх, - обычным способом. В раздевалке большими буквами написано: не забудьте снять трусы. Ну и снял... Сразу вспомнил "Историю О", как ее, бедную, сажали голым задом на кожаное сиденье! Должен заметить, что ощущение, когда при ходьбе член свободно болтается, а идешь в сопровождении нестарой медсестры, ни с чем не сравнимое. Правда, и о возрасте тоже задумываешься. Проходишь длинными коридорами, навстречу катят кровати с еле живыми телами, движутся какие-то молодые набриолиненные люди с проколотыми ушами, в самых неподходящих местах неторопливо разговаривают знающие себе цену врачи, и тут я - без трусов, иду и со всеми здороваюсь. И со мной все здороваются. Но хватит вольностей!
Из коридора медсестра завела меня в какую-то комнатенку, уложила в кровать, поставила капельницу и села заполнять бумаги. Бумаг много и вопросов к больному еще больше. Спрашивают обо всем - об аллергии на медикаменты и о том, не мочишься ли во сне, и спишь ли вообще, и с кем. Вопросы в основном пустые, и ответами на них врачи не пользуется. Как не интересуются они и результатами анализов, которые ты сдал, готовясь к процедуре.
Кроме капельницы, через которую в мой организм поступает питательный раствор, мне в ухо вставляют термометр, на локоть натягивают нарукавник для измерения давления, на грудь для кардиограммы наклеивают резиновые кружочки с металлическими шайбочками посередине, а на пальце закрепляют прищепку для измерения пульса. Все! Я готов к тому, что меня сейчас поимеют. Судя по всему, они тоже готовы: меня везут на кровати в специальный кабинет. По пути сестра дважды врезается в стены так, что мне лишь с усилием удается не выпасть. Я интересуюсь, как она себя чувствует за рулем автомобиля. Она сокрушенно говорит, что никак - ее на год лишили прав за скорость.
Осматривать меня будет доктор Сандра с невнятной фамилией. Об этом мне сообщает все та же разговорчивая медсестра. "Вам повезло, она очень внимательная". Я представляю себе процедуру, которая мне предстоит, внимательную докторшу, и мне становится не по себе. На какое-то время меня осталяют одного в кабинете. Сквозь полуприкрытую дверь до меня доносится бодрый голос врача: "Рачок, рачок... Все то же самое. В вашем положении это отлично. Два года я вам обещаю". Ему вторит бодрящийся голос пациента - говорит неразборчиво, но очень старается держаться молодцом.
По сторонам от меня два монитора. Пока я вслушиваюсь в разговор, из полумрака бесшумно возникает баскетбольный негр, в руках у него черный шланг, толщиной в руку. Он показывает мне вначале шланг, потом зубы и говорит "Here we are". Я представляю, как в меня вставляют этого монстра и чувствую девичью нерешительность и слабость.
Негр пошутил. Шланг ему был нужен для каких-то иных надобностей. В кабинете появляется задумчивая доктор Сандра, а следом бодрячок доктор Эпштейн. Он несет другой шланг, совсем не такой уж и страшный. Меня кладут на бок, и на экране крупным планом появляется левая половина моей задницы. Мне становится неловко перед доктором Сандрой за то, что в самом центре экрана виден небольшой прыщик. Почему-то он вызывает у меня чувство нарушенной "прайваси". Мне хочется прикрыть его рукой и извиниться. Но в этот момент и прыщ, и все вокруг него исчезает, и передо мной возникает новая картина. Я не верю своим глазам, настолько все неожиданно и радостно. Словно открылись ворота в иной мир, и мир этот прекрасен. Под неведомо откуда падающим светом на экране смешивались краски, и сквозь радужный туман впереди таинственно маячил еле различимый туннель. Эта картина до того меня впечатлила, что на вопрос доктора Сандры, не больно ли мне, я задумчиво ответил - мне хорошо.
Шланг, который в меня загнали, совмещает в себе несколькимо инструментов: во-первых, в него встроен световод; во-вторых, он способен извергать и всасывать в себя воду; а еще в нем есть такие щипчики, которые могут лихо откусить кусок внутренней ткани так, что даже ойкнуть не успеешь. Возможно в шланге есть и что-то еще, например, искусственный осеменитель, но не буду писать о том, чего не знаю. Да довольно и того, что есть!
Согласно инструкции, за день до эректоскопии я выпил четыре литра слабительного, прочистился и теперь мои внутренности сияли, как петергофские фонтаны после реставрации. Я даже немного загордился: раз у меня толстый кишечник такой, то как же выглядит все остальное! А если где и оставались желтые частицы кала, то проецируемые на розовые стенки прямой кишки, они казались золотыми прожилками в карасском мраморе и радовали глаз. Пока взор эстетствовал, тело испытывало не столь возвышенные чувства: телу ставили безразмерную клизму и одновременно процедуру транслировали по интервидению. Впечатление подкреплялось тем, что в комнату постоянно заходили люди и с интересом смотрели на экран. В какой-то момент появилась группа студентов, студенты немного постояли и молча ушли. Молодые люди и вообще равнодушны к чужой жизни, но ведь эти готовились стать врачами! Мне стало обидно и за себя, и за медицину вообще. А шланг тем временем проникал все глубже, и местность делалась все таинственнее. В этом месте открывавшийся ход более всего был похож на туннель метро, где через равные промежутки проглядывали ребра жесткости. Карасский мрамор и подземное царство напомнили о Москве, и я почувствовал ностальгию по любимому городу. А ребра уводили мысль в доисторические времена. Я чувствовал себя Ионой, и было в моем путешествии что-то такое, что станет известным не только тем, кто живет со мной в одно время, но и через века.
- А вот так выглядит ваш аппендикс изнутри, - весело заметил доктор Эпштейн. Т.е. как это - изнутри? Я стоял один в лабиринте, перед овальной стеной, и не понимал, что делать дальше. Моя слепая кишка замыкалась в себе. Было полное ощущение тупика - физиологического, творческого, жизни вообще. Вот уж воистину dead end! Аппендикс был, как дорожный указатель, а дорога подходила к концу. Почему-то именно здесь, в слепой кишке, мне впервые за время моей прогулки пришла в голову мысль о смерти и возникло ощущение, что кто-то наблюдает за мной. Но было это не страшно. И я подумал о тебе, моя любовь! О том, что ты устроена внутри так же, как я, что все это очень хрупко и что я люблю тебя такую. Люблю так, что все во мне сжимается - до боли, до остервенения.
Кстати, о том, что все в мире хрупко, мне не преминул сообщить еще до начала процедуры доктор Эпштейн - тот самый, что говорил "рачок, рачок...". Он весело сунул мне бумагу на подпись со словами: бывают и прободения, но редко. А все же подпишите, что согласны. Я подписал, но какая-то оскомина от разговора осталась. Я словно ждал чего...
И вдруг вижу что-то черное на экране, внутри себя. И это черное передвигается! Каким-то образом шланг сделал кольцо, и я вижу его хвост. То есть не хвост, конечно, но что-то, чего я явно видеть не должен. Почему-то от этой картины настроение портится: не место черному шлангу внутри меня! Он плохо смотрится среди неженейших моих внутренностей. Из невидимой мне пасти выливается ушат воды, и черная резина начинает зловеще блестеть. Как могла образоваться эта петля? Значит дыра у меня в кишечнике уже есть, так что ли? Никто мне на это не ответил. Врачи были заняты крошечным бледным наростом на розовой стенке. Нарост был похож на женский сосок - такой же нежный и теплый. "Полип", - сказала доктор Сандра и что-то нажала на пульте. Мне стало его жалко, когда из шланга выдвинулась щипчики и с грацией мультяшного динозавра начали нападать на полип. Полип уворачивался и изгибался. Он сражался за жизнь, и если бы он не был прикреплен к стенке кишечника, наверняка сумел бы спастись. Но голова шланга мотнулась, и малыш оказался зажатым щипчиками. Мне показалось, что я услышал зубовный скрежет, и экран окрасился кровью. Кровь тоже была рисованной - до того плавно она растекалась, заполняя все пространство только что такой чистой кишки. Вылетела струя воды, и стало видно как кусок моей плоти исчезает во чреве шланга...
Эректоскопия - долгая и мучительная процедура. Если бы не кино, она могла бы показаться и неприятной и скучной. Еще иногда меня развлекали доктора, стоявшие за моей спиной: они как дети водили шлангом по очереди - то вдумчивая доктор Сандра, то хохочущий доктор Эпштейн - и несколько раз ссорились, кому водить. Доктор Сандра и в самом деле была очень внимательным врачом. Она не пропускала ничего мало мальски стоящего. А доктору Эпштейну во всем виделся театр. Есть такие люди, которые и в самые трагические моменты способны рассказать анекдот. Доктор Эпштейн был из их числа. Особенно он веселился, когда узнал, что я из Минска. Оказывается его папа родился в Столбцах. "Представляете, я мог бы тоже жить в этой дыре!" - сказал он в заключение и расхохотался. " Вы выбрали другую", - заметил я в ответ. Получилось двусмысленно, но доктор Эпштейн двусмысленности не понял и обиделся за Бостон. Спорить я с ним не стал. Бостон мне и самому нравится.