Может вообще сделать один канал -ОпиумТВ

хоть знаете, кто про "опиум для народа" сказал?

знаем кто сказал "Славяне-люди второго сорта"

хоть знаете, кто про "опиум для народа" сказал?

Что такого оскорбительного?

Важнейшие литературные сообщения следующие:

1. Сообщение арабского путешественника Ибн Фодлана, который во время пребывания у волжских болгар в 921 г. видел обряд погребения одного руса. «Сначала они развели костер и сожгли на нем тело,—рассказывает Ибн Фадлан,— а затем они построили нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку тополя, написали на ней имя этого мужа и имя царя русов и удалились».

2. Сообщение арабского писателя Эль Массуди (умер в 956 г.), который в сочинении «Золотые луга» утверждает, что он обнаружил в одном из «русских храмов» пророчество, начертанное на камне.

3. Сообщение епископа Мерзебургского Титмара (976—1018 гг.), который указывает, что в языческом храме города Ретры на славянских идолах были начертаны особыми знаками их имена.

4. Сообщение арабского ученого Ибн эль Недима, который в труде «Книга росписи наукам» передает относящийся к 987 г. рассказ посла одного из кавказских князей к князю русов. «Мне рассказывал один на правдивость которого я полагаюсь,— пишет Ибн эль Недим — что один из царей горы Кабк послал его к царю русов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезываемые на дереве. Он же показал мне кусок белого дерева, на котором были изображены, не знаю, были ли они слова или отдельные буквы». Ибн эль Недим даже зарисовал эту надпись (рис. 127, а). Дешифровать ее не удалось; по графике она отлична и от греческого, и от латинского, и от глаголического, и от кирилловского письма.

«Имена» славянских идолов (Титмар), покойного руса и его «царя» (Ибн Фодлан), вероятно, представляли собой условные личные знаки; подобные знаки часто использовались русскими князьями X—XI вв. на их монетах. Пророчество, начертанное на камне (Эль Массуди), заставляет думать о «чертах и резах» для гадания. Что касается надписи Ибн эль Недима, то одни предполагали, что это искаженное арабское написание; другие пытались найти сходство со скандинавскими рунами. В настоящее время большинство советских и болгарских ученых (П. Я. Черных, Д. С. Лихачев, Е. Георгиев и др.) считают надпись Ибн эль Недима образцом докирилловского письма типа «черт и резов»; выдвигалась также гипотеза, что эта надпись представляет собой пиктографическую маршрутную карту. Полностью исключена возможность применения для всех этих надписей латинского или греческого письма, хотя бы и перестроенного применительно к славянской речи. Ведь и Титмар, и Эль Массуди, и Ибн эль Недим, и Ибн Фодлан были знакомы с латинскими и греческими буквами.

Подтверждается существование у славян письменности типа «черт и резов» также и археологическими находками. Наибольший интерес в этом отношении представляет исследование академика Б. А. Рыбакова, посвященное «черняховским» календарным знакам 32.

«Черняховская культура», названная так по поселку Черняховка, неподалеку от Житомира, охватывала во II—IV вв. н. э. обширный район лесостепной Украины (Волынь, район Киева и среднего течения Днепра), т. е. территорию, которую занимали, согласно более поздним летописным источникам, восточнославянские племена полян. Расцвет «Черняховской .культуры» начинается со II в. н. э., когда после завоевания Дакии императором Траяном (107 г. н. э.) границы римской империи приблизились к этому району и население его вступило с Римом в тесные отношения; закат «черняховской культуры» совпадает с крушением в V в. н. э. могущества Рима.

В основу исследования Б. А. Рыбакова положен анализ изобразительно-символической орнаментации на Черняховских вазах и кувшинах. Наибольший интерес представляет: ваза, найденная в 1957 г. у деревни Лепесовка на Волыни, в языческом святилище III—IV вв. н. э. (рис. 125, а), и кувшин IV в. н. э., найденный в 1.899 г. у деревни Ромашки близ Киева (рис. 125, в).

Ваза из Лепесовки предназначалась для ритуально-магических целей; это подтверждается тем, что она найдена внутри языческого святилища и, в особенности,— символической орнаментацией ее. Широкий борт вазы разделен на 12 секторов (рис. 125, б), которые соответствуют 12 месяцам года. Каждый из секторов заполнен символическими изображениями. Содержание изображений и их последовательность совпадают с помесячной последовательностью языческих праздников древних славян и с календарными сроками сельскохозяйственных работ в данном районе.

Так, секторы, соответствующие январю, марту и июню, помечены знаком косого креста, обозначавшим у древних славян солнце и пламя. Как раз на эти месяцы приходились славянские языческие праздники солнца: праздник начала прибавления дня (зимние святки—6 января), праздники весеннего равноденствия (конец марта) и летнего солнцестояния (Иван Купала — 24 июня). Последний праздник считался праздником не только солнца, но и воды; этому соответствует сочетание в июньском секторе знака солнца (косой крест) со знаком воды (волнистая линия). Секторы, соответствующие апрелю, августу, сентябрю, октябрю и декабрю, обозначены изображениями, указывающими на месячные сроки проведения в этом районе сельскохозяйственных работ, а также на сроки охоты. Так, апрель помечен изображением сохи (срок весенней пахоты яровых); август — изображением колосьев (срок обмолота хлебов); сентябрь — изображением деревьев и сети (срок осенней охоты сетями, развешиваемыми между деревьями, на улетающих к югу птиц); октябрь — изображением волокон (срок обработки льна и конопли); декабрь— изображением сплошной сети (указывающим срок зимней охоты при помощи силков). Изображения, помещенные в остальных четырех секторах, указывают на важнейшие явления природы, характерные для остальных четырех (в основном нерабочих) месяцев. Так, изображения, соответствующие февралю, могут быть поняты как деревья в снегу (февраль — месяц снегопадов); майские —как знаки подпочвенных ростков ярового; июльские —как знаки расцвета растений; ноябрьские (волнистые линии)—как знаки осенних дождей на Украине.

Белка песенки поёт
И орешки всё грызёт,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра - чистый изумруд...

что значит было под? они ее не окупировали, агентов и грузы скидывали как и в других частях страны

Жил-был поп,

Толоконный лоб.

Пошел поп по базару

Посмотреть кой-какого товару.

Навстречу ему Балда.

Идет, сам не зная куда.

"Что, батька, так рано поднялся?

Чего ты взыскался?"

Поп ему в ответ: "Нужен мне работник:

Повар, конюх и плотник.

А где мне найти такого

Служителя не слишком дорогого?"

Балда говорит: "Буду служить тебе славно,

Усердно и очень исправно,

В год за три щелчка тебе по лбу,

Есть же мне давай вареную полбу."

Призадумался поп,

Стал себе почесывать лоб.

Щелк щелку ведь розь.

Да понадеялся он на русский авось.

Поп говорит Балде: "Ладно.

Не будет нам обоим накладно.

Поживи-ка на моем подворье,

Окажи свое усердье и проворье".

Живет Балда в поповом доме,

Спит себе на соломе,

Ест за четверых,

Работает за семерых;

До' светла все у него пляшет,

Лошадь запряжет, полосу вспашет,

Печь затопит, все заготовит, закупит,

Яичко испечет да сам и облупит.

Попадья Балдой не нахвалится,

Поповна лишь о Балде и печалится,

Попенок зовет его тятей;

Кашу заварит, нянчится с дитятей.

Только поп один Балду не любит,

Никогда его не приголубит,

О расплате думает частенько;

Время идет, и срок уже близенько.

Поп не ест, ни пьет, ночи не спит:

Лоб у него заране трещит.

Вот он попадье и признается:

"Так и так: что делать остается?"

Ум у бабы догадлив,

На всякие хитрости повадлив.

Попадья говорит: "Знаю средство,

Как удалить от нас такое бедство:

Закажи Балде службу, чтоб стало ему невмочь;

А требуй, чтоб он ее исполнил точь-в-точь.

Тем ты и лоб от расправы избавишь,

И Балду-то без расплаты оставишь".

Стало на сердце попа веселее,

Начал он глядеть на Балду посмелее.

Вот он кричит: "Поди-ка сюда,

Верный мой работник Балда.

Слушай: платить обязались черти

Мне оброк по самой моей смерти;

Лучшего б не надобно дохода,

Да есть на них недоимки за три года.

Как наешься ты свой полбы,

Собери-ка с чертей оброк мне полный".

Балда, с попом понапрасну не споря,

Пошел, сел у берега моря;

Там он стал веревку крутить

Да конец ее в море мочить.

Вот из моря вылез старый Бес:

"Зачем ты, Балда, к нам залез?"

- Да вот веревкой хочу море мо'рщить,

Да вас, проклятое племя, корчить. -

Беса старого взяла тут унылость.

"Скажи, за что такая немилость?"

- Как за что? Вы не плотите оброка,

Не помните положенного срока;

Вот ужо будет нам потеха,

Вам, собакам, великая помеха.

"Ба'лдушка, погоди ты морщить море,

Оброк сполна ты получишь вскоре.

Погоди, вышлю к тебе внука".

Балда мыслит: "Этого провести не штука!"

Вынырнул подосланный бесенок,

Замяукал он, как голодный котенок:

"Здравствуй, Балда мужичок;

Какой тебе надобен оброк?

Об оброке век мы не слыхали,

Не было чертям такой печали.

Ну, так и быть, - возьми, да с уговору,

С общего нашего приговору -

Чтобы впредь не было никому горя:

Кто скорее из нас обежит около моря,

Тот и бери себе полный оброк,

Между тем там приготовят мешок".

Засмеялся Балда лукаво:

"Что это выдумал, право?

Где тебе тягаться со мною,

Со мною, с самим Балдою?

Экого послали супостата!

Подожди-ка моего меньшого брата".

Пошел Балда в ближайший лесок,

Поймал двух зайков, да в мешок.

К морю опять он приходит,

У моря бесенка находит.

Держит Балда за уши одного зайку:

"Попляши-тка ты под нашу балалайку:

Ты, бесенок, еще молоденек,

Со мною тягаться слабенек;

Это было б лишь времени трата.

Обгони-ка сперва моего брата.

Раз, два, три! догоняй-ка".

Пустились бесенок и зайка:

Бесенок по берегу морскому,

А зайка в лесок до дому.

Вот, море кругом обежавши,

Высунув язык, мордку поднявши,

Прибежал бесенок, задыхаясь,

Весь мокрешенек, лапкой утираясь,

Мысля: дело с Балдою сладит.

Глядь - а Балда братца гладит,

Приговаривая: "Братец мой любимый,

Устал, бедняжка! отдохни, родимый".

Бесенок оторопел.

Хвостик поджал, совсем присмирел.

На братца поглядывает боком.

"Погоди, - говорит, - схожу за оброком".

Пошел к деду, говорит: "Беда!

Обогнал меня меньшой Балда!"

Старый Бес стал тут думать думу.

А Балда наделал такого шуму,

Что все море смутилось

И волнами так и расходилось.

Вылез бесенок: "Полно, мужичок,

Вышлем тебе весь оброк -

Только слушай. Видишь ты палку эту?

Выбери себе любимую мету.

Кто далее палку бросит,

Тот пускай и оброк уносит.

Что ж? боишься вывихнуть ручки?

Чего ты ждешь?" - Да жду вон этой тучки;

Зашвырну туда твою палку,

Да и начну с вами, чертями, свалку. -

Испугался бесенок да к деду,

Рассказывать про Балдову победу,

А Балда над морем опять шумит

Да чертям веревкой грозит.

Вылез опять бесенок: "Что ты хлопочешь?

Будет тебе оброк, коли захочешь..."

- Нет, - говорит Балда, -

Теперь моя череда,

Условия сам назначу,

Задам тебе, враженок, задачу.

Посмотрим, какова у тебя сила.

Видишь, там сивая кобыла?

Кобылу подыми-тка ты,

Да неси ее полверсты;

Снесешь кобылу, оброк уж твой;

Не снесешь кобылу, ан будет он мой. -

Бедненький бес

Под кобылу подлез,

Понатужился,

Понапружился,

Приподнял кобылу, два шага шагнул,

На третьем упал, ножки протянул.

А Балда ему: "Глупый ты бес,

Куда ж ты за нами полез?

И руками-то снести не смог,

А я, смотри, снесу промеж ног".

Сел Балда на кобылу верхом,

Да версту проскакал, так что пыль столбом.

Испугался бесенок и к деду

Пошел рассказывать про такую победу.

Делать нечего - черти собрали оброк

Да на Балду взвалили мешок.

Идет Балда, покрякивает,

А поп, завидя Балду, вскакивает,

За попадью прячется,

Со страху корячится.

Балда его тут отыскал,

Отдал оброк, платы требовать стал.

Бедный поп

Подставил лоб:

С первого щелка

Прыгнул поп до потолка;

Со второго щелка

Лишился поп языка;

А с третьего щелка

Вышибло ум у старика.

А Балда приговаривал с укоризной:

"Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной".


1830

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам;
Их сёла и нивы за буйный набег
Обрёк он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.

Из тёмного леса, навстречу ему,
Идёт вдохновенный кудесник,
Покорный Перуну старик одному,
Заветов грядущего вестник,
В мольбах и гаданьях проведший весь век.
И к мудрому старцу подъехал Олег.

“Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землёю?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого возьмёшь ты коня”.

“Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе.

Запомни же ныне ты слово моё:
Воителю слава - отрада;
Победой прославлено имя твоё;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.

И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы...
Под грозной бронёй ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.

Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод и сеча ему ничего...
Но примешь ты смерть от коня своего”.

Олег усмехнулся - однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчанье, рукой опершись на седло,
С коня он слезает угрюмый;
И верного друга прощальной рукой
И гладит и треплет по шее крутой.

“Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
Расстаться настало нам время;
Теперь отдыхай! уж не ступит нога
В твоё позлащённое стремя.
Прощай, утешайся - да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите коня,

Покройте попоной, мохнатым ковром,
В мой луг под уздцы отведите;
Купайте; кормите отборным зерном;
Водой ключевою поите”.
И отроки тотчас с конём отошли,
А князю другого коня подвели.

Пирует с дружиною вещий Олег
При звоне весёлом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана...
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.

“А где мой товарищ? - промолвил Олег.-
Скажите, где конь мой ретивый?
Здоров ли? Всё так же ль легок его бег?
Всё тот же ль он бурный, игривый?”
И внемлет ответу: на холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном.

Могучий Олег головою поник
И думает: “Что же гаданье?
Кудесник, ты лживый, безумный старик!
Презреть бы твоё предсказанье!
Мой конь и доныне носил бы меня”.
И хочет увидеть он кости коня.

Вот едет могучий Олег со двора,
С ним Игорь и старые гости,
И видят - на холме, у брега Днепра,
Лежат благородные кости;
Их моют дожди, засыпает их пыль,
И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: “Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалёкой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!”
Из мёртвой главы гробовая змея
Шипя между тем выползала;
Как чёрная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Ковши круговые, запенясь, шипят
На тризне плачевной Олега;
Князь Игорь и Ольга на холме сидят;
Дружина пирует у брега;
Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.

пердунофилы служащие омериге веселятЪ

петрович после паленки затеребил на вещего олега

Otto Frija
идите к иудеям со своими яхвами головного мозга и их лечите