Если 18 лет в 31 декабря, то запросто загреметь в весенний призыв будучи 17-летним.

Кстати не знаю, как сейчас, но я видел и 17-летних срочников.
Парня "отчислили в войска" с первого курса училища им. Фрунзе . А служил он уже в общей сумме третий год. До этого еще была "нахимовка" два года плюс год во фрунзе

ну и там по совокупности ему 0,5 года простили...

А разве 1,5 года обучения в училище не вошли в 2 года "срочки"?

Кому ему?

Вот ты знаток! Никак нельзя тебя в 17 лет загребсти весной!

Кстати не знаю, как сейчас, но я видел и 17-летних срочников.

Вон, брат у тебя человеком стал

Кто человек, мусор?

Пожарник что ли?

лучше пожарником , чем как ты стройбатовцем

Стройбат-элитные войска

Родился 25 декабря 1930 года в городе Ельня Смоленской области, в крестьянской семье. Отец — Громаков Семен Игнатьевич (1907—1941). Мать — Громакова Наталья Егоровна (1908—1943). Супруга — Громакова Лидия Васильевна (1931 г. рожд.). Сын — Громаков Павел Иванович (1956 г. рожд.), юрист. Внук — Громаков Иван Павлович (1980 г. рожд.), юрист.

Раннее детство И.С. Громакова прошло на дедовом хуторе Переганово, в 5 км от Ельни. В школу ходил пешком — по сугробам и топким дорогам. В 1939 году хутор был ликвидирован. Семья перебралась в деревню Софеевка Ельнинского района. Довоенная деревенская жизнь была тяжелой: ранний труд, домотканая одежда, лапти, хлеб пополам с мякиной.

1941 год навсегда врезался в память. Отец Вани в июне был отправлен на фронт, в Ригу, в 83-й полк НКВД по охране железных дорог, где пропал без вести. В Ельню война пришла в середине июля. Два с лишним года длилась оккупация. Каратели беспощадно сжигали десятки деревень в Ельнинском районе. Там развернулось партизанское движение.

С января по июнь 1942 года, в неполных 12 лет, Ваня был в разведроте Особого партизанского полка имени 24-й годовщины РККА (Г.К. Жуков лично вручал ордена Красного Знамени командиру полка Ф.Д. Гнездилову и комиссару Г.С. Амирову). Под видом мальчишки-нищего, ходившего по деревням с котомкой и просившего подаяния, Ваня собирал сведения о расположении и численности немецких гарнизонов, в том числе в Ельне. В конце марта 1942 года во время партизанского наступления на Ельню он провел роту на окраину города.

В июне 1942 года, после разгрома полка, вернулся к матери и родственникам в деревню Гребенщино, где жить пришлось в помещении бывшей ветлечебницы в лесу. Весной 1943 года семья вернулась в Софеевку, где разместилась в уцелевшей бане, а позднее — в землянках. Начался повальный тиф, жертвами которого стали мать, дед, бабушка. Иван и его младшая сестра чудом остались в живых.

В конце августа 1943 года Иван Громаков укрыл и спас от фашистов сбитого в воздушном бою над Ельней летчика-штурмовика младшего лейтенанта Ивана Васильевича Клевцова, которого 30 августа 1943 года передал наступающим частям Красной Армии. Герой Советского Союза генерал-майор И.В. Клевцов 40 лет искал своего юного спасителя и нашел лишь в 1983 году.

15 сентября 1943 года Иван был зачислен в разведкоманду 12-го отдельного железнодорожного мостового батальона 21-й отдельной железнодорожной бригады. Батальон во фронтовой полосе восстанавливал, а чаще строил заново взорванные железнодорожные мосты, нередко под огнем противника. Совершенно необходимыми для этого были данные технической разведки (замеры, степень разрушений объекта).

Иван Громаков, совсем еще мальчишка, успел побывать на Западном, Ленинградском, Карельском и 3-м Прибалтийском фронтах. В августе 1944 года под Нарвой был ранен, а 23 октября демобилизован с уникальной формулировкой: «по несовершеннолетию», как сказано в хранящейся в его личном деле справке.

Вернулся к родственникам на Смоленщину, в 1946 году переехал к дяде в Ставропольский край (Новоалександровский район, совхоз «Темижбекский»). Продолжая учиться, был на комсомольской работе: секретарь комитета ВЛКСМ совхоза «Темижбекский», заведующий отделом Новоалександровского РК ВЛКСМ, инструктор Ставропольского крайкома ВЛКСМ.

В декабре 1950 года призван на действительную военную службу в 4-ю отдельную гвардейскую Кубанскую кавалерийскую дивизию, в 22-й отдельный гвардейский артдивизион. Был рядовым, младшим сержантом, комсоргом дивизиона.

В 1952—1953 годах — учеба на спецфакультете ускоренной подготовки Военного института иностранных языков. В последующем заочно окончил 1-й Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени М. Тореза (немецкое отделение), Высшую разведывательную школу КГБ.

Воинскую службу, которой отданы 44 года, помимо солдатского ее периода, проходил на офицерских должностях: в Военной прокуратуре 8-й гвардейской армии — переводчик, секретарь (1954—1956); в Особом отделе КГБ по той же армии — переводчик (1956—1959); в Особом отделе КГБ по Потсдамскому гарнизону — старший оперуполномоченный. В ГДР в общей сложности работал более 8 лет (с января 1954 по июнь 1962 года).

Главная страница жизни И.С. Громакова — Внешняя разведка КГБ СССР. В ней он прошел путь от рядового разведчика до генерала, начальника отдела ПГУ КГБ СССР и руководителя крупного загранаппарата разведки. Почти 30 лет на трех континентах находился с разведывательными миссиями. И.С. Громаков — последний резидент КГБ СССР в Вашингтоне. В 1994 году вышел в отставку.

Награжден орденами Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Дружбы народов, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и другими. Удостоен знаков «Почетный сотрудник госбезопасности», «За службу в разведке», «Почетный сотрудник МГБ ГДР».

Живет в Москве.

В конце августа 1943 года Иван Громаков укрыл и спас от фашистов сбитого в воздушном бою над Ельней летчика-штурмовика младшего лейтенанта Ивана Васильевича Клевцова, которого 30 августа 1943 года передал наступающим частям Красной Армии. Герой Советского Союза генерал-майор И.В. Клевцов 40 лет искал своего юного спасителя и нашел лишь в 1983 году.

Встреча через сорок лет

Все послевоенные годы я постоянно вспоминал своего спасителя, мечтал когда-нибудь разыскать его. Но как найти в России человека, о котором известно только одно: его зовут Иваном?.. В моей благодарной памяти не тускнел образ Ванюшки, я рассказывал о нем не только всем друзьям и знакомым, но и при каждом удобном случае, едва речь заходила о военном лихолетье; рассказывал с тайной надеждой — вдруг нападу на след!..
Поэтому, когда однажды меня пригласили выступить по Всесоюзному телевидению в передаче «Клуб фронтовых друзей», я, помимо прочего, рассказал и про Ванюшку, рассчитывая, что если он жив, то откликнется.
Ванюшка молчал.
Некоторое время спустя я написал военкому Ельни. По присланному мною письму районная газета «Знамя» 17 февраля 1983 года опубликовала статью под заголовком «Жизнью обязан».
В марте получаю письмо из совхоза «Демщинский» от Александры Тихоновны Архиповой. Забегая вперед, скажу, что, хотя сведения Александры Тихоновны оказались недостоверными, они в конечном счете навели меня на верный след. И я благодарен ей за то, что она откликнулась.
Александра Тихоновна писала, что в сорок третьем году ее младший брат помогал прятаться советскому летчику, но вскоре сам погиб, подорвавшись на гранате.
Не могу описать, как опечалило меня это известие.
Из письма вытекало, что деревня, где я прятался, называется [150] Софеевкой и расположена в пяти километрах севернее Ельни.
И вот тут меня взяло сомнение. Дело в том, что я отлично помнил: через деревню проходила железная дорога, и в моем представлении это была дорога Сухиничи — Ельня — Смоленск: другой дороги на полетных картах не было. Так, может, я прятался вовсе не в Софеевке, а в какой-то другой деревне?
В ответном письме Александре Тихоновне я подробно описал все события тех дней, поделился сомнениями насчет железной дороги и к письму приложил подробную схему: деревня, железная дорога, лес, где мне встретились женщины, место, где я прятался в бурьяне, и другие запомнившиеся мне ориентиры.
Следующее письмо Александры Тихоновны пришло быстро. Она писала, что вся местность и сама Софеевка на моей схеме изображены совершенно точно, словно бы я побывал там не сорок лет назад, а вчера. Что касается моих сомнений, оказалось, что во время войны немцы построили железную дорогу — от Ельни в сторону Дорогобужа, где у них были какие-то склады.
Надо ехать в Софеевку, и уж если не суждено мне увидеться с моим спасителем, то хоть поклонюсь дорогим для меня местам...
Вместе со мной поехал мой фронтовой друг, летчик нашей 7-й гвардейской штурмовой авиадивизии подполковник в отставке Владимир Дмитриевич Бочаров. В тех боях он тоже был сбит под Ельней, но, к счастью, хоть и раненый, сумел посадить самолет в расположении наших войск.
Приехали мы в Ельню 5 мая. В городе нас радушно принял райвоенком подполковник Сергей Поликарпович Штефан, а в совхозе «Демщинский» — супруги Архиповы, Александра Тихоновна и Семен Авросимович.
Сидим, разговариваем. Я хотел узнать о судьбе двух женщин, с которыми встретился в лесу, но их фамилий я [151] не знал, а имена к тому времени стерлись из памяти: то ли Прасковья и Матрена, то ли Пелагея и Марья, поэтому никто не мог сказать мне ничего определенного.
— Жаль... — вздохнул я. — Так бы хотелось повидаться с ними, от души поблагодарить, ведь это они тогда прислали ко мне Ванюшку, а если бы не он...
— Погоди-ка, — перебила Александра Тихоновна. — Тут тебя подводит память: моего брата звали не Ванюшкой, а Лукашиком.
— Да нет, я точно знаю — Ванюшка! Помню, я еще ему сказал, мы, мол, с тобой тезки, и потом все время называл его Ванюшкой — он откликался. Почему же не сказал, что его зовут Лукашиком? Странно как-то...
Александра Тихоновна пожала плечами:
— Кто его знает?.. Может, постеснялся... Он у нас тихий был.
Я хотел возразить, что мальчик не производил впечатления тихого и застенчивого, но промолчал: в конце концов сестре лучше знать, как звали ее брата... Лукашик так Лукашик...
Приближался праздник — День Победы, и райвоенком попросил нас с Владимиром Дмитриевичем посодействовать ему в военно-патриотической работе. Мы не могли ему отказать. С утра у нас состоялась встреча с работниками местной трикотажной фабрики, потом — со школьниками и учителями, а после обеда — с учащимися и преподавателями СГПТУ-6.
Делясь своими воспоминаниями о боях на ельнинской земле, я всякий раз рассказывал слушавшим меня людям об их земляке — юном патриоте, который спас мне жизнь. Рассказывая о нем, я по-прежнему называл его Ванюшкой, и лишь потом говорил, что, как оказалось, мальчика звали Лукашиком.
Кончилась встреча в профтехучилище. Ко мне подходит секретарь парторганизации училища и говорит:
— У нас работает уборщицей Матрена Васильевна Хохлова, [152] во время войны она жила в Софеевке и должна знать этот случай. Хотите с ней повидаться?
— Конечно!
Матрену Васильевну разыскали. Нескольких слов хватило, чтоб убедиться: это они с подругой собирали в лесу бруснику и встретили умирающего летчика. Подругу, как я теперь узнал, звали Прасковьей Тереховой, ее уже нет в живых...
Я заговорил с Матреной Васильевной о Лукашике. Она замахала на меня руками:
— Что ты, что ты! Какой Лукашик? Лукашик, Ванюшка сказывал, только раз с ним ходил — на тебя поглядеть... А прятал тебя Ванюшка Громаков, Иван Семенович...
— Он жив?
— Жив, жив! Приезжал летось...
— Приезжал? Откуда?
— Из Москвы. Он давно там живет.
— Так ведь и я в Москве живу!
— Вон оно что... — И Матрена Васильевна простодушно спросила: — И как это вы там не встретились?
Я невольно рассмеялся:
— Москва — город большой. Ну, ничего, теперь-то уж я разыщу моего дорогого спасителя. (Мне снова и снова хотелось — да и сейчас хочется — называть Ванюшку своим спасителем: в этих словах выражается моя беспредельная ему благодарность.)
— А чего его искать? — сказала Матрена Васильевна. — У него в Ельне друг живет — Василий Евгеньевич Хомяков, он и адрес Ивана Семеновича знает, и телефон...
Я так разволновался, что у меня случился сердечный приступ. Пришлось ехать в гостиницу и вызывать врача.
Я попросил военкома связаться с Хомяковым и узнать у него адрес и телефон Ивана Семеновича.
— Если можно, узнайте сегодня же, — попросил я. — Тогда завтра утром мы с Владимиром Дмитриевичем поедем в Москву. [153]
Вечером в гостиницу пришел сам Василий Евгеньевич:
— Я только что звонил Ивану Семеновичу, сообщил, что его разыскивает спасенный им летчик Иван Васильевич Клевцов, он сказал, что завтра же будет здесь: хочет встретиться с вами именно здесь, на ельнинской земле...
— Василий Евгеньевич, расскажите мне о нем, — попросил я.
— Да он вам сам о себе расскажет... Ведь вы завтра увидитесь.
— До завтра — далеко... — Я приложил руку к груди и ощутил глухие, неровные удары сердца. — Мне сейчас, Василий Евгеньевич, вспомнилось, как Ванюшка меня провожал. Был несказанно рад, что помог мне. Я отъехал — оглянулся... Представьте себе, стоит парнишка на дороге, по которой только что отступали немцы, машет мне вслед, улыбается, а сам — оборванный, босой, изголодавшийся, претерпевший так много недетского горя... Хочется скорее узнать, как у того парнишки сложилась жизнь.
Василий Евгеньевич задумался, потом сказал:
— Ну, если в общих чертах, жизнь Ванюшки сложилась удивительно. Когда наши войска освободили Ельню, он ушел с наступающими войсками, попал на фронт, сначала на Западный, потом на Ленинградский и Прибалтийский, вступил в комсомол, был ранен. Осенью сорок четвертого года вышло постановление, касающееся мальчишек — бойцов Советской Армии, и Ванюшка был демобилизован «по несовершеннолетию». Вернулся в родную Софеевку. В кармане трофейный парабеллум, за спиной вещмешок да еще немецкая пятнистая плащ-палатка, а ведь пришел-то на пепелище... Ни отца, ни матери у парнишки, только бабушка да две тетки; Ванюшка стал их опорой. В уважение его фронтовых заслуг Ельнинский райисполком специальным разрешением выделил его семье «половину коровы», то есть один день колхозную корову доили Громаковы, а другой — соседи. По тем временам это была большая награда... [154]
Начал Ванюшка ходить в школу и принялся своими руками строить дом из железнодорожных шпал (деревенские давно уже разбирали полотно для такого строительства). И построил! Только печку ему сложил печник, а так — все сам, и, между прочим, дом этот простоял в Софеевке почти 30 лет...
После войны семья переехала в Ставропольский край, Иван кончил вечернюю школу, работал по комсомольской линии, с семнадцати лет в партии. Потом был призван в армию, а отслужив действительную, поехал в Москву и поступил учиться. Кончил два вуза: институт иностранных языков и Высшую дипломатическую школу...
Я слушал, не перебивая, затаив дыхание, но тут не сдержался:
— Ай да Ванюшка! Ну, молодец! Кто бы мог подумать?..
— Вот так! — с довольной улыбкой подтвердил Василий Евгеньевич, не скрывая гордости за своего друга. — Вот вам и Ванюшка!.. Тридцать лет был на дипломатической работе в зарубежных странах, сейчас трудится в аппарате Министерства иностранных дел СССР.
— А семья у него есть?
— Да. Жена — учительница, взрослый сын...
— Порадовали вы меня своим рассказом, Василий Евгеньевич. Даже сердце стало биться ровнее.
Хомяков поднялся.
— Я пойду, а вы, Иван Васильевич, отдыхайте и скорей поправляйтесь.
— Мне к утру надо быть на ногах: завтра — большой день в моей жизни, сорок лет я ждал этого дня...
Сердце постепенно успокоилось, но заснуть я не мог. Хотелось, чтобы скорей наступило утро, чтобы скорей приехал Ванюшка, Мне никак не удавалось представить его взрослым человеком... Узнаем ли мы друг друга? Как встретимся? О чем будем говорить? Я-то уже немного знал о нем со слов его друга, а он покуда не знал обо мне ничего [155] и завтра непременно спросит: как я жил, что делал эти сорок лет?
Сорок лет — срок немалый, много разных событий в эти годы уместилось, завтра я расскажу своему спасителю о самых главных.
Самое главное в моей жизни — это участие в борьбе против фашизма. В этой поистине священной борьбе я не щадил себя и с полным правом могу сказать Ванюшке, что он не напрасно меня спас: я честно внес свой вклад в нашу Победу. Имею правительственные награды: два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского, Отечественной войны I и II степени, орден Красной Звезды, орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени; медали: «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены» и ряд других. Кроме того, я награжден правительственными наградами Чехословакии, Венгрии и Румынии.
Я расскажу про особо запомнившиеся боевые вылеты и про своих фронтовых друзей, расскажу про Парад Победы на Красной площади и про то, что после войны остался в рядах Военно-Воздушного Флота, навсегда связав с ним свою судьбу.
Мне припомнились важнейшие события мирных лет.
15 мая 1946 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР: меня удостоили высокого звания Героя Советского Союза.
6 июля в Кремле Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверник вручил мне Грамоту, орден Ленина и Золотую Звезду.
Из Москвы я поехал на родину. Сколько радости было родителям, когда к ним вернулся сын, на которого дважды приходили похоронки и по которому мать выплакала глаза!.. Как гордились мною односельчане, и как горько было видеть мне осиротевших детей: война повыбила всех мужчин в деревне, не считая трех стариков (в том числе моего отца), которые были на трудовом фронте. [156]
После отпуска я недолго пробыл в своем полку: в самом конце 1946 года меня направили на годичные Высшие офицерские летно-тактические курсы ВВС.
В Москве я встретил девушку, которую полюбил с первого взгляда. Надя тоже меня полюбила, и вскоре мы поженились. Жизнь показала, что мы не ошиблись в выборе: живем душа в душу, вырастили сына Владимира, сейчас растим внучку Леночку...
После курсов меня направили командиром эскадрильи в авиационный полк. Дела по службе шли хорошо, командование полка и дивизии не раз отмечало высокие показатели в боевой подготовке моей эскадрильи.
С течением времени стали возрастать требования к командиру-воспитателю, и я начал подумывать о высшем военном образовании. В 1953 году стал слушателем Монинской военно-воздушной академии командного факультета, по окончании которой получил назначение заместителем командира бомбардировочного авиаполка в Среднюю Азию. С назначением мне присвоили очередное воинское звание.
В 1960 году после тяжелой болезни я подал рапорт об увольнении меня из рядов Вооруженных Сил, но меня не отпустили, а перевели на штабную работу в Ташкент.
12 апреля 1961 года человек впервые поднялся в космос — весь мир узнал имя советского летчика-космонавта Юрия Гагарина. На меня это событие произвело ошеломляющее впечатление, но в тот день я думать не думал, что мне доведется соприкоснуться с этой областью человеческой деятельности. Однако довелось.
В первые годы освоения космоса у нас еще не была создана поисково-спасательная служба. Так как космодром Байконур и местность, где производят посадки космические корабли, находились на территории Туркестанского военного округа, то поиск вернувшихся на Землю космонавтов возлагался на нас.
Мне посчастливилось принимать участие в организации [157] поиска и в самом поиске, я занимался этим в течение четырех лет — с 1962 по 1965 год. Правда, непосредственное общение с космонавтами случалось нечасто: обычно вертолет со специалистами располагался вблизи расчетной точки посадки, они-то и увозили найденного космонавта. Но вот 13 октября 1964 года нам, неспециалистам, «повезло»: космический корабль «Восход» с тремя космонавтами на борту — Владимиром Комаровым, Константином Феоктистовым и Борисом Егоровым, минуя расчетную точку, приземлился в сорока километрах западнее Кокчетава. Мы приняли космонавтов на обыкновенный поисковый вертолет и доставили на аэродром, откуда происходило руководство всем поиском. На аэродроме космонавты пересели в самолет и отправились по назначению.
Для меня незабываем май 1965 года: в стране широко отмечалось 20-летие Победы в Великой Отечественной войне. ЦК КПСС и Советское правительство пригласили на празднование этой годовщины в Москву 150 Героев Советского Союза от всех союзных республик. Я был в составе делегации Узбекской ССР, присутствовал на торжественном собрании в Кремлевском Дворце съездов и на приеме ЦК КПСС и Совета Министров СССР в Большом Кремлевском дворце.
Огромное впечатление произвел на меня парад войск Московского гарнизона на Красной площади. Мы стояли на восьмой гостевой трибуне, справа от Мавзолея. Парад начался торжественным выносом Знамени Победы, которое пронес Герой Советского Союза К. Самсонов, ассистентами были Герои Советского Союза М. Егоров и М. Кантария, в 1945 году водрузившие Знамя Победы над рейхстагом в Берлине. В четком строю проходили слушатели военных академий, суворовцы и нахимовцы, поражала воображение военная техника, особенно ракетная. Я смотрел на парад с большим волнением: вспоминался мне Парад Победы сорок пятого, вспоминались боевые друзья, вспоминалась молодость... [158]
В 1966 году меня перевели служить в группу Советских войск в ГДР, а через два года — в Москву в Главный штаб ВВС. Через десять лет, в 1979 году, я по болезни уволился из рядов Вооруженных Сил в звании генерал-майора.
... Что еще рассказать Ванюшке при завтрашней встрече?.. Расскажу, что по мере сил занимаюсь общественной работой, особенно по линии военно-патриотического воспитания молодежи, выступаю в различных организациях и на предприятиях, провожу уроки мужества со школьниками. Являюсь членом Главного правления общества советско-румынской дружбы, участвую в его мероприятиях.
Расскажу, что по-прежнему привязан сердцем к родному Удмуртскому краю, стараюсь, по мере возможности, его навещать. В апреле 1982 и марте 1985 года участвовал в слете Героев Советского Союза и партизан-сабуровцев, посвященном 37– и 40-летию Победы, который проходил в Ижевске. Дружу с пионерами-следопытами из средней школы № 73 Ижевска, средней школы № 6 Можги и восьмилетней Сям-Каксинской школы Алнашского района; в этих школах есть классы моего имени.
Меня радует, что большие энтузиасты военно-патриотического воспитания Раиса Михайловна Сонина и Ирина Михайловна Чижова создали в ижевской и можгинской школах музеи боевой славы, которые удостоены почетного звания народных. Расскажу, что, встречаясь со школьниками, делясь с ними воспоминаниями о военной поре, всегда вспоминаю и о юном герое — моем спасителе...
Чуть свет я был уже на ногах и в волнении ходил по гостиничному номеру — то прислушивался к шагам за дверью, то выглядывал в окно: не идет ли Ванюшка...
И вот он пришел.
Я сразу узнал его, и он — по глазам было видно — узнал меня.
— Иван Васильевич!
— Ванюшка!
Мы обнялись крепко, как обнимаются при встрече друзья-фронтовики.

Иван Громаков 02.02.2007
Последний резидент

Биографическая справка:
Громаков Иван Семёнович, сын полка, чудом выжив при расстреле и сожжении карателями белорусской деревни Софеевка, участвовал в Великой Отечественной войне. После демобилизации окончил Военный институт иностранных языков, затем МГПИИЯ им. Мориса Гореза и Высшую школу разведки. Прослужил 44 года во Внешней разведке КГБ СССР и СВР РФ, из них 30 лет в ГДР и ФРГ, Эфиопии и США. Генерал-майор.
Я – человек советский. Поэтому, что касается вопроса поиска новой национальной идеологии, то для меня она проста: государственная идеология на будущее – это восстановление Отечества в его исторических границах. Необходимо, конечно, оговориться, что это должно происходить не через силу. Мы, как в своё время немцы, должны признать себя искусственно разделёнными, и не отказываться от всего, что собиралось воедино тысячелетие – под самодержавным скипетром, а затем и в советский период.
Прошло 15-лет с беловежского сговора. За это время окончательно утвердились мифы о нашем экономическом тупике. Один из них держится на закупке Союзом хлеба в семидесятые-восьмидесятые. Это, конечно, факт. Но в СССР в год производилось свыше 100 миллионов тон пшеницы высокого качества, а закупалось-то кормовое зерно для скота, ну, и ещё пшеница для наших "братьев" в Африке и Азии. Уверяю: не было ни экономических, ни политических или идеологических причин развала Державы, которая выдержала бы тогда и ядерную войну, так же как она перед этим вынесла Великую Отечественную.
Вспомним Америку с её "великой депрессией" 30-х годов. Почему тогда там, где-нибудь в Колорадском лесу, не собрались губернаторы Техаса, Калифорнии и Аляски, и не сговорились разрешить экономические проблемы с помощью развала государства? Да там их немедленно бы арестовали и представили суду.
Отсюда вопрос к Горбачёву: "С чего вдруг он поднял вопрос о Союзном договоре 1922 года"? Конечно, если бы Сталин после Победы ликвидировал все ленинско-троцкие республики и создал бы централизованное унитарное государство, то никаких разговоров об устаревших принципах национального сожительства просто не было. А ошибкой уже Брежнева стала запущенность идеологии, остановка её развития в меняющихся реалиях эпохи. "Застой" наступил именно в идеологии – элита не позаботилась о своевременном взращивании новомыслящих лидеров нации. И когда пришёл срок, на смену поколению ветеранов-фронтовиков всплыли люди, не способные к ответственной работе. Развал Советского Союза, прежде всего, объясняется властной недееспособностью. Наступило время трибунных говорунов, по своим личностным характеристикам совершенно не соответствующим получаемым должностям в администрации. Поэтому я считаю, что в большинстве случаев нельзя говорить о некоем заранее заготовленном заговоре в "пользу дяди Сэма", но по духу их верхушечную мышиную возню можно назвать идейной государственной изменой. Ведь вначале главным мотивом ельциновского агрессивного поведения было примитивно простое желание побыстрее отобрать кресло у робкого Горбачёва, который, в свою очередь, подогреваемый амбициями жены, мечтал лишь о мировой славе либерального реформатора.
Как пример: в 1988 году Горбачёв посетил с официальным визитом США. Провожая первого президента СССР в обратный путь, я воспользовался его показной демократичностью и полушутя спросил: "Михаил Сергеевич, ваш визит прошёл в полном соответствии протоколам, всё было в высшей степени идеально. А как дела с нашими внутренними проблемами? Когда вы наведёте порядок дома"? На что он, стоя уже на трапе самолёта, отмахнулся: "Как-нибудь перемелется". Вот и перемололось. Нужно же учитывать особенность советской системы управления: тогда всё строилось на жесточайшей "вертикали власти", на всеобщей и полной подчинённости. Поэтому любое противостояние в высших эшелонах немедленно парализовывало всю властную пирамиду. Кто из командующих военными округами, из председателей КГБ союзных республик, из секретарей обкомов смог бы ослушаться команды из Кремля? Никто!
Да, конечно, американцы всегда желали ослабления СССР. "Холодная война" велась с периодическими очень "горячими" осложнениями, но для правящих элит обеих супердержав непримиримость коммунистического и демократического мировоззрений всегда была лишь прикрытием борьбы за геополитические и экономические интересы. США не хотели уничтожения Советского Союза, более того, Вашингтон всегда боялся неуправляемости мира с возможным появлением новых обладателей ядерного оружия. Ибо повторюсь: элиты всегда умели договариваться. Я, помню, как-то даже заявил председателю КГБ Крючкову: "Хотите, я, как резидент номер один, дам расписку в том, что в течении ближайших двадцати лет американцы не нападут на Советский Союз"?
Мы верили в своё развитие, динамику советского экономического роста. Кроме того, мы чувствовали себя представителями сверхдержавы, и нас там так и воспринимали. От этого легко заводились знакомства на самом высоком уровне, в том же конгрессе. Это были взаимовыгодные контакты, которые помогали и нам и им правильно понимать и интерпретировать те или иные политические и экономические тенденции в жизни Америки и СССР. Интересная деталь: мы всегда представлялись как советники или секретари русского, а не советского посольства. Т.е., для американцев все "советские" всегда были "русскими".
Наступившее в СССР безвластие оказалось неожиданным подарком для США. И их спецслужбы, в виде "советников" наших реформ, включились в захват беспризорных территорий с некоторым даже опозданием, в сравнении с той же израильской разведкой.
В это время наши интересы активно предавал хозяин МИДа Шеварднадзе. Это при нём в Америке как пчёлы зароились все наши будущие реформаторы – Бурбулис, Плющ, Гайдар, Шумейко. И ЦРУ в открытую стало их подкармливать, по приглашению своего "Фонда мира" оплачивая поездки и предоставляя "бесплатные" апартаменты, проводило собеседования, организовывало "лекции". Когда Шеварднадзе приезжал в Америку, то я, как резидент, обязан был докладывать ему обстановку. Выслушивал он сухо, совершенно без всяких эмоций, с холодными глазами. А сам, как это потом говорили, в это время выпрашивал у Бейкера себе особняк за соглашение по нефтяному шельфу в Береговом море, подписывать которое Горбачёв его вовсе и не уполномочивал.
А позже? Козырев, будучи министром иностранных дел, сразу по прибытию в Вашингтон, вселялся не в посольство, а в цэрэушный особнячок, где его апартаменты через тамбур соседствовали с номером, который занимал Дима Саймес, бывший секретарь комитета комсомола и диссидент (сейчас заведует Никсоновским фондом). Посол Лукин всё знал и отмахивался.
Так что в 1993 году я оказался единственным старшим дипломатом, который возвратился на Родину. Тогда 12 дипломатических сотрудников, во главе с советником-посланником Четверяковым, впервые легально остались в США. Нужно понимать, что в посольствах тогда служили дети и племянники высшей советской номенклатуры. Как разведчик, я не могу не понимать: такие решения не принимаются в один день и без предварительных переговоров с заинтересованными представителями американских спецслужб. Значит, эти дипломатические сотрудники заранее "отрабатывали" своё будущее трудоустройство с видом на жительство или даже гражданство.
У меня не сложилось впечатления, что американцы какие-то особо одарённые люди или фантастические работники. В сравнении с русскими и европейцами, они менее мастеровиты, не так изобретательны, производительность их труда была явно ниже нашей советской. И при этом их государство процветает. В чём же сила, обеспечивающая стабильность американской государственности? В том, что в США очень точно сбалансированы права и обязанности власти, бизнеса и общества. Поэтому и кризис в экономике – депрессия 30-х, и кризис в обществе – движение хиппи, и потрясения власти – импичмент президента Никсона, – не так катастрофично сказывались на других составляющих.
Итак, прежде всего крепость американской государственности базируется на раздельности законодательной, исполнительной и судебной властей, заложенной ещё отцами-основателями с учётом местных исторических и этнических особенностей и развивающейся адекватно требованиям времени. Далее – удачно скроенная двухпартийная политическая система, с достаточно мягкой передачей власти. Тут момент: их партии не являются партиями в нашем понимании – с жесточайшей иерархией и единством мнений, партбилетами и оргструктурами. Демократическая и Республиканская партии США более похожи на наши общественные объединения. Кроме того, в Америке "четвёртая власть" действительно является властью, что доказал тот же импичмент Никсону. Это у нас Хинштейн и Караулов публикуют такое, что волосы дыбом встают, но на этом для коррупционеров и иных преступников всё и заканчивается.
Бизнес в Америке предельно легален и автономен, и это не он подстраивается под удобство чиновников, а государство на всех уровнях лоббирует интересы своей промышленности, банков и бирж. Поэтому там невозможна коррупция, достигающая наших размеров. Даже во время Второй мировой войны, когда по "лендлизу" закупались необходимые Красной армии товары, техника, боеприпасы и продукты, то вашингтонская администрация не имела никакого отношения к сделкам между нашей закупочной комиссией и их военно-промышленным комитетом.
В США на очень высоком уровне социальная защита, к тому же она подкрепляется множеством благотворительных организаций и фондов. У них культ семьи. А, главное, в общественной жизни чрезвычайную роль играет пресловутый американский патриотизм. Для них всех – белых, чёрных, цветных – принадлежность к единой нации является реальностью со времён Гражданской войны. Сложности, конечно, есть – в негритянских, в китайских, итальянских, мексиканских кварталах свои внутренние порядки, но внешне это всё равно подчинено федеральным законам. Интересно, что русские в Америке, как "мафия", себя доказать не смогли, всё осталось на уровне достижений отдельных личностей.
Нужно помнить: Америка хороша для американцев, это их страна, построенная ими для себя. Поэтому Америка не может быть абсолютным образцом подражания для русских. Когда-то Татищев и Голицын страстно спорили о консерватизме и либерализме в России, и Татищев обронил свою знаменитую фразу: "России демократия противопоказана ввиду пространственности и лесов обилия".
Для правящих элит обеих супердержав непримиримость коммунистического и демократического мировоззрений всегда была лишь прикрытием борьбы за геополитические и экономические интересы.
Я даже заявил председателю КГБ Крючкову: "Хотите, я, как резидент номер один, дам расписку в том, что в течении ближайших двадцати лет американцы не нападут на Советский Союз"?
Иван Семенович Громаков, генерал-майор Службы внешней разведки РФ

нда....интересно..вот так вот

нда....интересно..вот так вот