О том, каким образом семьям передаются тела погибших украинских военных и ополченцев, какие проблемы есть в ходе этого процесса, газете ВЗГЛЯД рассказал генерал-полковник запаса, глава украинского Центра по обмену пленными Владимир Рубан.

ВЗГЛЯД: Владимир Владимирович, существуют ли договоренности между Киевом и ополченцами об обмене телами погибших?

Владимир Рубан: Существует договоренность о том, что мы не меняем «двухсотых», не меняем, а только возвращаем. И эта договоренность соблюдается как со стороны Донецкой и Луганской народной республик, так и со стороны Украины. Если мы видим хоть какие-нибудь одиночные факты, когда люди, оказавшиеся первый раз на войне, пытаются что-то выторговать за эти тела, обменять их на другие и так далее, мы разбираемся и наказываем их за такие поступки.

Основное понимание о том, что тела должны возвращаться, достигнуто, и в том числе благодаря «Офицерскому корпусу» (организации, возглавляемой Владимиром Рубаном – прим. ВЗГЛЯД). Мы первыми поднимали и разъясняли этот вопрос. Понимаете, воины, которые уже погибли – с любой из сторон, и даже если это не воины, но все равно мы их причисляем к воинам – должны обязательно получить последние почести, должны быть захоронены. Это правило войны, разработанное тысячелетиями. Все стороны с ним согласны.

Мы также договорились, что тела не минируют, что не будет никаких «афганских сюрпризов» при передаче. Тела должны быть переданы другой стороне в надлежащем состоянии, кроме тех случаев, когда их выносят непосредственно под огнем с поля боя – тогда уже саперы осматривают их и помогают разминировать.

ВЗГЛЯД: В чем специфика операции по извлечению останков из-под завалов в донецком аэропорту? Этот процесс долго не мог начаться, но сейчас уже есть подвижки?

В.Р.: Разговор об аэропорте пошел с господином Захарченко на следующий день после взрыва, потом я лично обсуждал этот вопрос еще и с министром обороны ДНР господином Кононовым. Сложность была в том, что аэродром продолжал находиться в зоне перестрелок, и если кто-то пытался подойти к завалам, то вторая сторона открывала огонь. Кроме того, до взрыва эта территория была заминировала, там были установлены «секреты», растяжки и прочие премудрости минного дела. Поэтому начать доставать тела, когда еще оттуда слышались голоса и поступали телефонные звонки, было нельзя. Необходимо было начать разминирование, а саперы не могут работать, когда по ним работает артиллерия или снайперы.



Помимо сотрудников МЧС и пленных, в очистке здания принимают участие пиротехники – на случай обнаружения там взрывоопасных веществ

Да, предпринимались одиночные вылазки с обеих сторон с целью проникнуть под завалы и достать оттуда живых людей. Но однозначной договоренности так достигнуто и не было. Я разговаривал с украинской стороной: уговаривал, стращал, запугивал, чтобы прекратили обстрел. Потом разговаривал с донецкой стороной. А теперь мы видим, что результат договоренностей в Минске не сразу, но начал действовать. Теперь в аэропорту начали разбирать завалы.



Я также предлагал прислать туда от Днепропетровской администрации строительную технику, необходимую для полноценного разбора завалов. Но на сегодняшний день пока что политического решения об этом нет и инженерного тоже. Местные эмчээсники говорят, что необходимо прямо на месте дробить большие куски на мелкие и выносить все как строительный мусор. Без сомнений, это длительный процесс. Но если перемирие будет продолжаться, то я думаю, что потом мы сможем подогнать и соответствующую технику.
ВЗГЛЯД: Сколько тел погибших находится под завалами, у вас есть какие-то цифры?

В.Р.: Об этом можно только гадать. Точных данных украинская сторона предоставить не может ввиду нескольких разношерстных подразделений, которые там находились, и из-за непонятной ротации в них. Мы можем говорить только о цифрах, которые предоставляет министерство обороны. Да, они обозначают цифры, но я сейчас точно не вспомню.

Также я знаю, что под завалами есть и небольшой отряд ополченцев. Это яркий пример того, как на этой дебильной войне под «дружественным огнем» захоронены представители обеих сторон.

ВЗГЛЯД: Как и где происходит определение личностей погибших? Силами ДНР? Какими-то совместными комиссиями?

В.Р.: Как правило, по договоренности, мы забираем эти тела и отвозим в Днепропетровск, Харьков или в Запорожье – туда, где есть экспертные группы и следователи. Они совместно берут материал и выделяют ДНК, если ребят невозможно узнать по каким-то внешним признакам, например, если тела обожжены до неузнаваемости. Было уже много случаев, когда мы отдавали тела ополченцев из Днепропетровска и Запорожья их родителям, которые специально для этого выезжали на украинскую сторону и опознавали, а потом говорили, где похоронить.


Я предлагал донецкой стороне возродить и их ДНК-экспертизу, предлагал необходимую для этого аппаратуру. Но пока, к сожалению, этот вопрос не решен. Связан он еще и с тем, что необходимо присутствие следственной группы или следователя, который на официальном украинском уровне зафиксирует эксгумацию или вывоз тела. Но такой уровень не признается ДНР. Здесь как-то военным способом проводятся в жизнь эти решения, закрываются глаза, и если подтверждается родственность и сходится ДНК, пока здесь идут навстречу. Если же вопросы не имеют четкого юридического понимания, тогда они затягиваются.
ВЗГЛЯД: Бывает, что хоронят в общую могилу?

В.Р.: Нет, конечно. В любом случае берется ДНК у каждого тела. И если в течение определенного законом времени тело не востребовано, его действительно хоронят. Но только под определенным номером. И потом, если находятся родственники, тело эксгумируется и перевозится на родину.

ВЗГЛЯД: То есть сам по себе процесс возвращения тел погибших со стороны ополченцев и Киева больших споров не вызывает, процесс налажен?

В.Р.: Да, работа налажена. Со стороны ДНР она контролируется непосредственно Захарченко и министром обороны Кононовым, которые разбираются в сложных ситуациях. Тела выдаются беспрепятственно. Сложности возникают только непосредственно на поле боя, под огнем.